Александр Волынцев
Когда кто-нибудь говорит, что весна — любимое время года, я стараюсь не спорить. Потому что согласен. Но в тот год весна не приносила мне особой радости.
Впереди была последняя сессия с ее суетой, лекциями, конспектами и экзаменами, а затем, в качестве контрольного удара по разболтанным нервам, защита диплома и «госы». В общем, как пел когда-то один питерский врач «скорой помощи»: «Было это в мае, когда маялась весна…»
Вместе с весной маялся и я. Потому что для заочника с бурной внеучебной жизнью сессия — это праздник длиною в несколько недель и столько же недель стресса. А что уж говорить о предстоящей последней сессии и госэкзаменах?
Словом, ехал я в метро лучшего города Европы, и на лице моем отражалась богатая палитра внутренних противоречий.
Поезд остановился на нужной станции, и я двинулся к эскалатору в сопровождении попутчиков.
Рядом со мной на ступеньках лестницы, спешащей вверх, оказался гражданин с лицом, по которому (судя по всему, на танке) проехалась жизнь любителя спиртного любых марок и количеств. Везет мне на таких попутчиков в славном городе на Неве. Они нарисовываются внезапно и вкрадчиво начинают рассказ о своей нелегкой судьбине, в которой — тяжелая юность, подлюка-любовь и зона с вертухаями. Заключительным аккордом душеизлияния, как правило, звучит просьба о финансовом вспомоществовании дальнейшим возлияниям.
— Чего такой хмурый? — спросил мятый попутчик, обдавая меня ароматом вчерашнего праздника.
Я, сохраняя внешнюю вежливую угрюмость, внутренне поежился: начинается старая песня о вечном! Знаем-знаем, проходили…
Попутчик не унимался:
— Не кисни! Ведь всё главное уже произошло! Ну? Христос воскресе!
Это пасхальное благовестие прозвучало так внезапно, нелепо, не к месту и из столь неожиданных уст, что я ответил не так, как должно отвечать приличным людям, а пробормотал что-то среднее между «ага», «ну да, ну да» и «угм-м-м».
…Интересно, как этот «благовестник» вырулит к вопросу поправки здоровья?
Попутчик явно остался неудовлетворен моей реакцией на его радостное сообщение и после короткой паузы продолжил разговор другой темой.
— А наши-то, как «слили», а?!
Поскольку в те дни только и звону было, что о чемпионате мира по хоккею в северной столице, ради которого даже возвели свеженький Ледовой дворец, то я сразу понял, что имеет в виду человек праздника.
Наши хоккеисты в те дни, действительно, сумели продуть абсолютно все игры с таким блеском, что это не могло не вызвать восхищения: уровень профессионализма в проигрышах был столь высок, что невольно возникало ощущение, что ребята играют какую-то свою игру, в которой за каждую пропущенную или незабитую шайбу им платят по «мерседесу» в руки.
Попутчик хитро подмигнул:
— Кто ж чемпионат открывает в Великую Субботу, а? Голова-то есть? Нет?
Я пожал плечами, ухмыльнулся и пробубнил что-то вроде «да уж, да уж»… Ну, не испытываю я восторга от общения с веселыми людьми, которые спешат продолжить свой праздник и при этом тянут резину, стараясь влезть тебе в душу, чтобы ты не мог с ходу ответить на их просьбу указанием простого общеизвестного адреса, который не принято писать на конвертах.
Эскалатор замаячил выходом, и мой попутчик заметно оживился.
— А я сейчас в храм пойду, свечечку куплю. Завтра ведь праздник…
И снова хитро посмотрел на меня, словно автор свежего ребуса.
Ах, да… Эта станция метро знаменита не только выходом к спортивным комплексам, но и недавно вернувшимся к жизни собором… Ну, понятно. Сейчас кто-то начнет что-нибудь насчет «свечечки» канючить… Скорей бы уж! Не самому же предлагать «гуманитарную помощь»! Впрочем, не пора ли и мне блеснуть эрудицией относительно веры предков? Попутчик явно намекал на большой завтрашний праздник, который совпадал в этот год с юбилеем Дня Победы. «Ну да, — пробормотал я, — завтра же Радоница…»
— Во!.. — расплылся в восторженной улыбке попутчик. — Я и говорю, надо сродников помянуть…
Ну, вот оно! Созрел! Сейчас прозвучит долгожданное…
Эскалатор выгнулся, вынося нас к выходу.
— Не грусти! Всё уже произошло две тысячи лет назад! Христос воскресе! — и, видя мою глубокоаутичную реакцию на его слова, настойчиво и как-то нетерпеливо повторил: — Христос воскресе!
«Воистину воскресе…» — ответил я, слабо понимая, чего от меня хотят, и растерянно улыбнулся.
— Ну вот! Наконец-то заговорил, как человек! Бывай!
Он кивнул и повернул к тому выходу, который вел к собору.
Я недоуменно посмотрел ему вслед. Что — и всё? А как же… Но…
Он шел — руки в брюки — слегка подпрыгивающей птичьей походкой, и ветер, живущий в подземке, трепал полы его пиджака. Я почему-то вспомнил, что «ангел» переводится как «вестник». И мысленно фыркнул. Ну да. Ангел. С перегаром и в пиджаке. Хотя… С белоснежными крыльями в метро ездить еще более нелепо…
Какое время — такие и «вестники». В смысле «ангелы». Вернее, какие верующие — такие и ангелы.
Я смотрел вслед удаляющейся сутуловатой фигуре, и мне было стыдно за свое вечное суждение по внешней форме и за готовность стремительного осуждения.
С тобой Радостью делятся, ты готов ее принять? Ты, считающий себя христианином, потому что по воскресеньям посещаешь храм?
…Он ушел, ни разу не обернувшись.
Ангелы, когда уходят, не оборачиваются.
22 апреля 2012 г.